Антон задумался. Сейчас он уже перепроверял, подвергая внутренней цензуре все слова предавшего друга. Но тем не менее сказал уверенно:

– Не. Точно – в гада.

– Проехали. Та история мне неинтересна, а у нас мало времени. Попозже напомни тебя спросить, почему кличку Хабанера уже никто не помнит.

Уже слегка очнувшийся «тигр» внезапно оскалил зубы:

– А ты ничего мне сейчас сказать не хочешь?! А, подруга? Тут типа какая-то стремная подстава, а я тебе про друга распинаюсь?!

Евдокия отвлеклась от мобильного телефона и пристально посмотрела в глаза Крученого:

– Ты разве ничего не понял, Антон? Это все – взаправду! Ты заперт. Скоро нас придут убивать. Тебя, во всяком случае…

Крученый вызверился на Евдокию – что за намек?! Опять.

Но девушка уже вернула взгляд к мобильнику – играть в гляделки с соседом по «палате» не было желания. А говорить сыщица не могла: чрезмерно опасалась микрофонов.

Деловито нажимая на кнопочки дешевого телефона, Евдокия продолжила расспросы:

– Антон, ты знал, что Стас стрелял в Модеста?

– Нет. Но догадывался. Стас после прошлогоднего кипиша сильно в авторитете поднялся… У бати, в смысле.

«Ну! Это понятно. Если в группировке нет штатного убивца или тот ангиной захворал, то нужно брать того, кто лучше двигается. А про папашу из полицейского тира Воропай наверняка от сына слышал. Но вот известие, что Хабанера стал приближенным Воропаева… напрягает. – Евдокия задумалась. – Может… в этом случае сразу же обрадовать Крученого?.. Мол, убить-то могут как раз меня, а тебя папаша в живых оставит? Покается перед сыном, что приказал Василия Никитича замочить, и уберет московскую девицу, как единственного свидетеля, не подчиненного вору в законе…»

Эх. Кабы знать! Но все поведение Ивана Ивановича исключительно вопило о его непричастности к убийству Конника.

Или он лицедей – насквозь талантливый? Все остальное вон как разыграл. Тяжкую болезнь, поиски мильонов… для общака.

Талант. Москвин, Качалов, Грибов аплодируют с небес.

Не переставая размышлять и слушать, Дуся вновь трудилась над мобильным телефоном, как над первой ступенькой к спасению. Прикинув по моменту прибытия к студии, она изменила на телефоне время – отмотала назад пятнадцать минут. И сделала звонок маме. Связь, как и предупреждал Крученый, не сработала, но факт набора последнего номера зафиксировался в памяти аппарата. Евдокия, немного поработав с кнопочками, вернула телефону правильное время.

– Ты говоришь, что Стас в последнее время в фаворе у твоего отца? – Положив мобильник в задний карман джинсов, Евдокия посмотрела на Антона.

– Типа того, – кивнул Крученый.

– А с Конником Стас часто встречался?

– Да нет. – «Че Гевара» пожал плечами. – Чего им тереть-то?

– Но они все-таки встречались, – глядя в угол, прошептала Евдокия. – И это абсолютно точно. Вероятно, Стас входил в доверие к Никитичу, постукивал… – Дуся доказательно и кратко обрисовала ситуацию, провела Крученого по цепочке собственных рассуждений и привязалась к Хабанере, как арии Кармен. – Теперь нам надо понять: Стас замутил всю эту пакость один или с кем-то еще? Мне кажется, что в одиночку ему эту тему не поднять, так? Или он влиятельнее, чем я думаю?

Антон хмуро смотрел на девушку. И было видно, что он все еще находится в определенном раздрае: рассказ сыщицы напрочь вышиб его мозг, и хитроумный рэкетир пытается собрать извилины в прежний боевой узор.

Дусе было проще, она болталась в убийственной интриге уже давно, успела систематизировать мысли и к недостающему куску мозаики отнеслась довольно спокойно.

– Ты хочешь сказать, – негромко произнес собеседник, – Стас играет против отца?.. Он, падла, по-тихой с Конником встречался…

– Антон, я ничего не хочу сказать. Сам думай.

– Да я и думаю! – взбеленился Крученый. – Но не могу врубиться, зачем Стасу все это говно?!

– А вот на этот вопрос я, кажется, могу ответить. – Евдокия взобралась на стол, села, упираясь выгнутыми ладонями в край столешницы. – Ради чего Стас мог замутить всю эту канитель? Подумай сам. Какой у вас здесь самый жирный кусок? – Не дожидаясь ответа, произнесла сама: – Порт. Я правильно понимаю?

– Да.

– Вот. А теперь спрошу. После смерти Конника Семинарист поста в порту лишится?

– Ну-у-у… – Антон серьезно задумался, прошелся по небольшому помещению. – Батя вроде бы на Костю ставит… Семинарист толковый тип и в теме.

– И я так понимаю, – согласилась Евдокия. – Но если бы в городе не стало твоего отца и Конника, кто стал бы смотрящим и мог предложить Хабанере пост Семинариста в порту?

Крученый нахмурился, его глаза ушли в тень надбровных дуг, лоб упрямо набычился, а губы вытолкнули:

– Моня. Ты хочешь сказать… эту кашу Моня заварил?

– Ты сам сказал, Антон, – грустно и негромко произнесла Евдокия. – Моня или… кто? У кого хватит власти сместить Семинариста и поставить на порт своего человека?

Антон не отвечал. Вопрос бил прямиком в его отца. Евдокия понимала, что к некоторым ответам надо подбираться иносказательно.

– Кто отдал приказ привезти Семинариста в дом, где мы вчера встретились?

– Отец.

– Он приказывал Костю прессовать?

– Нет.

– Тогда кто его лупил? Кто выезжал за Костей?

– Стальной, Стас и еще два пацана.

– Стальной…

Евдокия не закончила вопрос, Антон ее перебил:

– Стальной за батю горло выгрызет. Они двадцать лет вместе.

– Тогда почему у Мони больше авторитета?

– Сема – местный. За ним братва. Стальной – пришлый, верных корешей у него здесь поменьше будет.

Дуся сочувственно смотрела на «Гевару», на ее глазах проводящего реестр памяти и ценностей. Крученый жил по понятиям, подлости ожидал от дальних, а не от близких. Прийти к пониманию – предатели рядом обитали! – ох как непросто. Не за пять минут такое трансформируется, не за полчаса.

– Антон, ваша братва недовольна тем, что на пост нового смотрящего претендовал пролетарский Конник? – Антон ответил мрачным взглядом, и Дуся продолжила: – Твой папа очень умный человек. Он использовал старый, но действенный финт: притворился немощным и стал ждать, какая крыса первой выползет из-под трона. Понимаешь?

Евдокия не могла сказать Крученому, что смена власти по-любому произошла бы не в пользу местного Мони. Иван Иванович подстраховался, да и не был так уж плох: он выздоровел, но продолжил изображать смертельно больного властителя даже перед сыном.

Но Антону было достаточно и напоминания: братва выражала недовольство тем, что новым смотрящим станет доходяга. Еще и портовик. А на протесте можно полноценный бунт устроить. Где и потребуется безусловный лидер. Стас – исполнитель, хотя, как догадывалась Евдокия, скорее всего – мозг. Поскольку нервный Моня на роль гения интриги никак не подходил. Тут вполне прописывался момент: Стас сыграл на досаде и амбициях Семена, заручился его обещанием поставить своего человека на порт. И пустился во все тяжкие. Выбрал правильное время, убрал Конника, подстроив обвинение для своевременно подвернувшейся приезжей персоны: прилепил к проблеме московскую сыщицу, замазав тем самым и смотрящего.